«Байкалъ, 10-го мая.
...раздается чей-то возгласъ:
— Байкалъ!
Мы всѣ бросаемся къ окнамъ. Небо все уже свинцовое. Угрюмая даль уже потемнѣвшаго льда. Безконечная даль съ низкимъ горизонтомъ — угрюмымъ, безмолвнымъ, холоднымъ, какъ этотъ ледъ. Вырисовывается берегъ — острый, кряжистый, постоянно уходящій въ туманную даль.
За поворотомъ, въ какомъ-то тѣсномъ переулкѣ — станція. Маленькая, недостроенная, съ массой валяющагося лѣса. Тутъ и пристань. Надъ бревенчатой пристанью и надъ станціей рисуется силуэтъ ледокола "Байкалъ". Онъ поднимаетъ заразъ 27 вагоновъ. Кромѣ того, у пристани "Ангара", баржа, которая тоже можетъ, но уже съ перегрузкой, перевозить чуть ли не такое же количество груза. Но высота ледокола "Байкалъ" вызываетъ во мнѣ опасеніе, что при такой высотѣ онъ можетъ и опрокинуться въ сильную боковую бурю, напримѣръ. Хотя это только впечатлѣніе, и несомнѣнно невѣрное.
На вокзалѣ оказались инженеры-строители Кругобайкальской желѣзной дороги.
— Когда же ваша дорога будетъ готова?
— Хотимъ къ сентябрю закончить.
Я знаю дорогу, знаю неимовѣрныя трудности постройки и говорю:
— Если вы къ Новому году будете готовы, то и тогда вся постройка должна быть отнесена къ области чудесъ.
Мы идемъ въ гости къ моему другу К., повидать его милую семью. Насъ оставляютъ обѣдать, но, только-что мы сѣли за столъ, приносять записку отъ молодого инженера, помощника главнаго распорядителя на Байкалѣ, слѣдующаго содержанія:
"Только что узналъ, что "Байкалъ" уже ушелъ, а "Ангара" отправляется сейчасъ же".
Мы проглатываемъ уже поданный супъ, по два, по три куска второго, наскоро прощаемся и бѣжимъ. Третій свистокъ.
— Скорѣй, скорѣй!
И послѣднія 50 саженъ мы несемся, какъ можемъ. Сергѣй Ивановичъ на ходу разсуждаетъ:
— Идемъ ли мы шагомъ, мчимся ли со скоростью поѣзда — вся разница въ минутѣ.
Я останавливаюсь на мгновеніе только, чтобы попрощаться и расцѣловаться съ главнымъ распорядителемъ, но и эту задержку, юркій, какъ ртуть, онъ наверстываетъ:
— Бѣжите сюда подъ линію — здѣсь короче!
Его помощникъ провожаетъ насъ до Танхоя. Милый и любезный, онъ взялъ на себя трудъ усадить насъ и въ вагоны.
И вотъ мы ѣдемъ по льду. Все время отъ этого движенія по льду — шумъ, трескъ, пальба.
Несмотря на то, что "Байкалъ" еще на горизонтѣ, что ѣдемъ мы по его слѣдамъ, проходъ уже загороженъ во многихъ мѣстахъ новыми громадными льдинами. Носъ и у "Ангары" такъ устроенъ, что легко взбираться на этл льдины, и весь пароходъ за нимъ — льдина осѣдаетъ, подается — трескь, и мы проваливаемся опять въ воду.
На пароходѣ буфетъ, и мы кончаемъ нашъ обѣдъ.
Все та же сѣрая льдистая даль, и я сажусь за свой дневникъ.
На томъ берегу озера Сергѣй Ивановичъ меланхолично говоритъ:
— И вотъ мы уже по ту сторону...
11-го мая.
Вчера долго провозились на станціи Танхой, — маленькой, неотдѣланной деревянной станціи, со столовой, биткомъ набитой публикой. И какъ безошибочно можно опредѣлить, кто куда ѣдеть. Лица возбужденныя, веселыя, безпечныя — это ѣдущіе въ Манчжурію. Лица грустныя, часто съ чѣмъ-то безнадежнымъ въ выраженіи -- это почему-либо возвращающіеся. Какъ будто говорятъ они уѣзжающимъ: подождите, возбужденіе и радость сойдутъ и съ вашихъ лицъ — будете и вы, какъ мы, такими же неудовлетворенными. Точно знаютъ они какую-то страшную для насъ тайну, но не хотятъ пока огорчать.
— Э, Боже мой, не все ли равно! — говоритъ Сергѣй Ивановичсъ.— Вѣдь мы-то назадъ не возвратимся!
Предназначенные. для насъ вагоны начальникомъ станціи любезно уступлены какимъ-то другимъ лицамъ. Мы волнуемся, а Сергѣй Ивановичъ утѣшаетъ.
Утѣшаетъ тѣмъ, что вагоны отаданы по крайней мѣрѣ такимъ же, какъ и мы, людямъ.
Мы сразу добрѣемъ. Милый молодой инженеръ, какъ говорится, разрывается на части, идетъ пѣшкомъ на главную станцію, и въ концѣ концовъ къ нашимъ услугамъ два вагона.»