Эберхард фон Теттау

«В вербное воскресенье, 27 марта 1904 года мы наконец приближались к Иркутску, конечной станции «Сибирского экспресса». Тут начиналась более тяжёлая часть нашего путешествия, так как по ту сторону Байкала обращались только воинские поезда. Но раньше всего, нужно было проехать озеро. Говорят, в нём вдруг могут образоваться трещины, в которых бесследно исчезают сани; теперь на нём, говорили, замёрзла масса людей, лёд покрыт трупами лошадей, которые служили добычей диких собак и ворон. Что можно легко было схватить простуду — это было не так уж невероятно, так как в ночь на Вербное воскресенье было -30 °R; поэтому ещё до прибытия в Иркутск, мы нарядились во всё тёплое, что у нас имелось.

Ночью в половине первого мы прибыли в Иркутск, где нам предстояло покинуть наш прелестный поезд. <...> Нам пришлось ночь провести без сна на вокзале; в пассажирских залах толпилось так много народу, что с трудом можно было раздобыть себе даже стул.

На рассвете поезд увёз нас из Иркутска на станцию Байкал. <...> К счастью погода стала мягче; когда мы прибыли в 8 часов утра на ст. Байкал было всего -12 °R при чудном солнечном свете и полнейшей тишине в воздухе. Картина, которая представилась нам у пристани, по выходе из поезда была крайне живописна. Вся поверхность огромного озера, которое на севере простирается в безконечную даль, а противоположный берег в месте переправы отстоит лишь приблизительно на 45 километров, была покрыта сверкавшим на солнце льдом. На юге озеро замыкалось крутыми, спускающимися к озеру изрезанными скалами, покрытыми льдом и снегом. По этим скалистым горам нужно было проложить Круго-Байкальскую дорогу; в юго-западном конце озера видна была уже часть законченного пути. Эта картина природы сама по себе была живописна и величественна, но ещё больший интерес представляла та жизнь, которая кипела на озере. Оба громадных ледокола «Байкал» и «Ангара», которые обыкновенно поддерживали сообщение между конечными станциями железных дорог на обоих берегах озера, стояли замерзшими у берегов. На льду у пристани теперь стояли сотни саней в одну, две и три лошади, управляемые большей частью бурятами, которые поддерживали сообщение между берегами. Видно было, как по направлению к восточному берегу, на станцию Танхой по озеру тянулись длинными рядами войска и множество саней.

Уже в январе, как только озеро замёрзло, были проложены рельсы по льду для соединения станций Байкал и Танхой. Но опыт пустить по ним паровозы силой пар не удался: первый же паровоз провалился. Но чтобы устранить недостаток подвижного состава на востоке от Байкала, по рельсам через озеро лошадьми перетащили 150 паровозов и до 2000 вагонов. В день нашего проезда как раз перевозились последние вагоны; уже принялись даже снова снимать рельсы.

На станции Байкал нам выдали билет на тройку; сани были предназначены на трёх человек, поэтому нам пришлось доплатить три рубля, так как мы не хотели посадить третьего пассажира к себе на колени, а поместить его иначе для нас было совершенно невозможно. Сани были маленькие, плетёные, без сидения, впереди около ямщика в виде горы положили наш ручной багаж, хотя благодаря нашим стараниям он, к счастью, несколько уменьшился. Остальные вещи послужили для удобства сидений, на которых мы в толстых пальто сидели втиснувшись так, что не могли и двинуться. Хотя нашу «тройку» составляли всего две лошади, мы стрелой неслись по озеру.

Это была дивная поездка: величественная природа, бесконечная, сверкающая ледяная поверхность, голубое небо и яркое солнце — всю эту красоту трудно описать. Но наше внимание скоро было отвлечено в другую сторону: длинной вереницей тянулись сани за санями с пассажирами, багажом, фуражек, всякими воинскими грузами; далее на юге видно было, как перетаскивались последние вагоны по рельсам через озеро. Впереди нас шла растянутой колонной пехота — мы скоро её догнали; это были третьи батальоны 10-го и 11-го восточно-сибирских стрелковых полков. Эти третьи батальоны были составлены из войск европейских корпусов, точно так же как и обе, незадолго до войны сформированные, стрелковые бригады. Войска делали расстояние в 45 километров через озеро в один переход; они были снабжены полушубками и валенками. При некоторых ротах офицеры следовали тоже пешком вместе с людьми; походный порядок был превосходный. В других ротах офицеры ехали в санях.
<...>
На полпути на озере была устроена станция, называемая «Середина», где останавливались сани и войска; здесь солдатам выдавали чай. В гостинице, сколоченной из досок, где мы очень дёшево добыли себе простую, но хорошую пищу — толпилась пёстрая компания: офицеры, сёстры милосердия, священники, корреспонденты газет, поставщики армии, купцы, киргизы, буряты и т. п. Подкрепившись водой и закуской, а также тарелкой горячих щей (суп из капусты), мы отправились дальше на восточный берег.

К полудню мы достигли пристани железнодорожной станции Танхой. До станции Маньчжурия отсюда ежедневно отправляются, кроме воинских поездов, один пассажирский поезд, но идущий также со скоростью воинских поездов. Зная, что этот поезд уходит вечером, мы не особенно торопились; но когда мы прибыли в Танхой, то оказалось, что вагоны уже поданы. В поезде имелась только половина вагона 1-го класса и все места были заняты. Нам отвели вместе с двумя шведами одно крайне грязное, 4-местное купе.

Таким образом, нам четверым пришлось устраиваться с багажом в тесной дыре. Но в конце концов нам это удалось, прежде всего благодаря тому, что наши шведские товарищи оказались необычайно любезными спутниками. Отправив из Танхоя на родину телеграммы с извещением о нашем благополучном переезде через Байкал, мы вечером отправились в дальнейшее путешествие по Забайкальской дороге, как именуется длинный рельсовый путь от Иркутска до Маньчжурии.»