Табурин Владимир Амосович

около 1870 — 1954

Русский художник, иллюстратор, писатель, журналист и фоторепортёр. Участник Русско-японской войны (1904–1905).

Владимир Амосович Табурин — известный в конце XIX — начале XX века петербургский художник. Работал в популярных иллюстрированных журналах «Нива», «Живописное обозрение», «Север».

В. А. Табуриным были иллюстрированы произведения А. С. Пушкина, И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Н. С. Лескова, А. П. Чехова, П. Д. Боборыкина, Вл. И. Немировича-Данченко, А. К. Шеллер-Михайлова. Помимо литературной иллюстрации художник публиковал в журнале свои самостоятельные работы.

После Русско-японской войны 1904–1905 годов В. А. Табурин сблизился с журналом «народных социалистов» «Русское богатство», где печатал свои прозаические произведения: очерки и рассказы «Скорый поезд» (1909 г.), «Политика» (1909 г.), «Жива душа» (1910 г.), «У старой кумирни» (1911 г.), «Прасковья-пятница» (1912 г.).

По эскизам В. А. Табурина создавались композиции для открытых писем. Открытки выходили большими тиражами и неоднократно переиздавались. Также художник известен как автор рекламных плакатов.

В. А. Табурин (в центре с повязкой) среди офицеров после битвы у Ляояна, 1904 г. (журнал «Нива» № 41, 1904 г.)

В. А. Табурин (журнал «Нива» № 3, 1906 г.)

В. А. Табурин

С началом Русско-японской войны Владимир Амосович Табурин отправился в действующую армию в качестве специального корреспондента и фоторепортёра журнала «Нива» наряду с известными фотографами Виктором Буллой и Петром Оцупом.
Пересёк Байкал на тройке по ледовой дороге в марте 1904 года. Очерки В. А. Табурина «На войну» содержат подробное описание гужевой переправы через озеро зимой 1904 года.

Изображение:
Передвижение войск на Байкале. Рисунок специального корреспондента В. А. Табурина (журнал «Нива», 1904 г.)

Журнал «Нива» № 17, 1904 г.

Журнал «Нива» № 41, 1904 г.

Журнал «Нива» № 43, 1904 г.

Из очерков военного корреспондента В. А. Табурина «На войну»

«В Иркутске теперь кончается благополучие путешественника. Мы распростились с комфортом прекрасных вагонов средне-сибирской дороги и сразу попали в суматоху военного положения. Наш экспресс подошёл к станции ночью. Далее шли только почтовые поезда, где плацкарты уже не действовали. Каждому пассажиру предоставлялось самому завоевать место, и начальник станции только бессильно размахивал руками на требования пассажиров, веровавших в силу билетов, взятых до ст. Маньчжурия. О частных пассажирах дорога больше не заботилась, тут начиналось царство военных, хотя и офицеры с трудом получали места. На перроне станции грудами лежал ручной багаж, около которого уныло дежурили фигуры пассажиров. Время от времени, поручив смотреть за вещами соседу, фигура исчезала во тьме между вагонами воинских поездов, где в виде неприступных фортов стояло несколько пассажирских вагонов.

<...>

Байкал.

Если бы наше путешествие не было связанно с войной, и мы ехали бы, как туристы, то, несомненно, каждый из нас выбрал бы другое время года, чтобы видеть Байкал. Но и та картина, которую видишь зимой, поражает своим величием. Станция Байкал, где останавливается поезд, находится у самого озера. Наши вещи подхватили носильщики и исчезли из виду. Обычная привычка следить за носильщиками рассеялась. Глаза разбегаются перед незнакомым для россиянина пейзажем. Яркое солнце осветило громадное снежное пространство, нечто вроде бухты, окружённой, наподобие глубокой котловины, отвесными скалами, у подножия которых вдали виднеются вагоны и путь строящейся и почти конченной кругобайкальской ветви. Если стать лицом к бухте, где садятся в сани и к которой ведёт широкий и крутой спуск в виде деревянной лестницы, то налево увидишь пристань вровень с насыпью железнодорожного пути, к которой подъезжает летом ледокол-паром «Байкал» и берет на себя вагоны вместе с грузом и пассажиров. Подобного путешествия мы были лишены: ледокол стоял в стороне, закованный льдом, а в наше распоряжение были предоставлены сани парные и тройками, называемые здесь «кошевами» или «кошвами». Высоты пристани видно, как вся бухта усеяна ими, как букашками. Некоторое время никто не садился. Компаньоны, условившиеся ехать вместе через Байкал, растеряли друг друга. Кто любовался картиной по естественному любопытству, кто из приличия; там и сям щёлкали затворы неизбежных кодаков. <...> От наших путешественников — большею частью вооружённых кодаками — больше всего доставалось китайцам. Многие из них, попозировав перед десятком любителей, не выдерживали и обращались в бегство.

Байкал дал полный простор фотографическому азарту любителей. Кто-то напомнил, что по середине Байкала есть ресторан, где запоздалые путники могут не найти места. Стали быстро садиться в сани. Найти свой багаж, неизвестно в какие сани положенный, было очень трудно. Приходилось пробираться между бесконечными рядами «кошв», где навален был багаж 2-х или 3-х пассажиров.

Меня выручил наш любезный генерал В*, который пригласил меня в свои сани, где уже был сложен мой багаж. Мы поехали сначала медленно по бухте, затем, выехав на простор, лихо покатили по ровной снежной дороге озера.

Байкал обманул нас всех. В Петербурге и в Москве мы заготовляли тёплые полушубки и шубы, верблюжьи башлыки, громадные валенки, годные для того, чтобы побить рекорд Фритьофа Нансена. Валенки брались такого размера, чтобы вместить в себя вязаные тёплые чулки, толщиной с байковое одеяло и длиною выше колен, сосновые чулки и обыкновенные носки. Ноги делаются похожи на ноги слона.

— Но вы погодите, — говорили опытные люди: — вы Байкала не знаете. Вот как загнёт там морозец градусов в 40, при сорокавёрствном путешествии, на ветру по льду, вот тогда и узнаете…

Может быть, эти опытные люди и были правы вообще, но в данном случае Байкал, вероятно, испугался нашего вооружения, и наш переезд через озеро походил на зимнюю прогулку на острова при погоде, редко встречающейся даже в Петербурге.

В санях оказались казённые тёплые вещи: бурки, валенки; но никто ими не пользовался. Предусмотрительный немецкий корреспондент, которого я видел на пристани искавшим своего компаньона-англичанина, нёс свои меховые сапоги под мышкой.

В конце концов, хотя все были обмануты, но в то же время были и довольны. Бесконечная вереница троек, обгоняющих друг друга, неслась к противоположному берегу, который казался на расстоянии пяти, шести вёрст.

Журнал «Нива», 1904 г.

Прозрачность воздуха на Байкале поразительна. Находясь на 1.560 футов над уровнем океана, это озеро-море, называемое у монголов «Далай Нор» («священное море»), дышит чистым прозрачным воздухом. Стоя на пристани Байкал и глядя на противоположный берег, незнающий настоящего расстояния (сорок вёрст) охотно пройдёт прогуляться, рассчитывая сделать переход в какой-нибудь час. Без преувеличения скажу, что берег Ораниенбаума с кронштадской пристани кажется дальше, и это при расстоянии всего в 7 вёрст. Даже художника-пейзажиста, для которого оценка расстояния представляет азбуку искусства, воздушная перспектива Байкала положительно собьёт с толку. Когда после часовой езды мы очутились перед строением невидимого ранее трактира и с восторгом приветствовали его словами «вот и кабачок», наш возница наставительно заметил: до кабачка, барин, ещё четыре версты».

По дороге мы поминутно обгоняли эшелоны солдат, совершающих переходы через Байкал пешком. Все — молодые равные молодцы в новых полушубках и неизбежных папахах. Ротные и взводные идут при своих частях. Вот один солдатик снял папаху и идёт с непокрытой головой. Румянец густо разливается по его круглому лицу. Ему жарко. Далее обгоняем обоз другого, впереди идущего эшелона. Небольшие сани в одну лошадь нагружены солдатским снаряжением, офицерскими чемоданами и даже солдатскими вещами: масса деревенских сундучков, узелков, котомок. Можно подумать, что владельцы их идут не на войну, а, а возвращаются с заработков в деревню. Изредка на санях приткнулся уставший солдатик, он дремлет, но ружьё крепко держит в руках. Вот на краю пути прилёг отдохнуть или просто покурить другой солдатик. Отсталый ли это или дожидающийся своей части — трудно сказать, но по лицу его видно, что, лёжа прямо на снегу и куря свою трубку, он вполне доволен своим положением. При виде генерала он пытается встать, но тот останавливает его движением руки.

За обозом опять эшелон, опять полушубки и папахи, и вся эта вереница чёрных масс и блестящих на солнце штыков теряется на протяжении двух–трёх десятков вёрст.

Вся эта движущаяся с запада на восток боевая масса дополняется, так сказать, тылом армии — тут и тут доктора, отряды Красного Креста, интенданты, чины военного и морского суда, чины полевого казначейства, вооружённые шашками военного образца, множество штатских неизвестного звания — не то подрядчики, не то аферисты, даже дамы, собирающиеся устраивать в попутных городах благотворительные спектакли в пользу Красного Креста, и дамы, ничего не обещающие, очевидно, просто искательницы приключений.

Но всю эту, так сказать, неофициальную публику ожидало полное разочарование на станции Маньчжурия — этом фильтре военного потока, где задерживался весь лишний элемент и не допускался в Маньчжурию.

Не доезжая до кабачка, мы обогнали группу человек в 200, очевидно специальный отряд, но не солдат, судя по вольному платью и бородатым лицам различных возрастов. Оказалось, что это отборные рабочие петербургского балтийского судостроительного завода, командированные под начальством К*, молодого, но уже известного строителя подводных лодок, в Порт-Артур для починки повреждённых суда. Они выехали из Петербурга в первых числах февраля и ехали уже более месяца, так как двигались товарным поездом, везя с собой несколько вагонов специальных инструментов.

Параллельно санному пути и движению войск с правой стороны, по льду проложены рельсы, по которым движутся вагоны для усиления подвижного состава забайкальской дороги. Попытка установить паровую тягу не удалась: пущенный на лёд паровоз продавил лёд у самого берега и был вытащен обратно. Паровая тяга замена лошадьми. Странно видеть маленьких лошадок, впряжённых в сани, чтобы не делать специальной упряжки, везущих громадные пассажирские вагоны; каждый вагон тащится двумя лошадьми.

Чем дальше едешь по озеру, тем более чувствуется расстояние между берегами. Скалы заднего берега сравнительно отошли назад, а горы противоположного все так же близки или… так же далеки. Кажется, стоишь на месте… Куда не взглянешь, ровная белизна озера и нагромождённые по берегам синеватые скалы с гребнями, покрытыми снегом. В воздухе тишина. Топот проходящих эшелонов и звон подушных колокольчиков теряется в разреженном воздухе.

Изредка пристяжная отшатнётся от края дороги, прижимаясь к кореннику. Смотришь в строну: на снегу темнеет труп лошади, такой же труженицы военного времени, как и все едущие с запада на восток.

Но вот стали попадаться встречные повозки. Эти повозки, двигающиеся с востока на запад, представляли поразительный контраст с потоком людей, двигающихся с запада на восток. Наши спутники и даже солдаты, встречая эти повозки, с любопытством провожали их глазами. Каждый из нас, озабоченный трудностями походной жизни, при виде этих повозок сразу переносился мысленно назад, на родину, где остались родные и близкие.

Представьте себе «кошву», буквально наполненную детьми и женщинами: тут и малютки на руках у матерей, и гимназисты младших классов, и няньки. В некоторых санях помещаются, очевидно, из экономии и по недостатку повозок, по две и по три семьи.

<...>

Никогда хмурый Байкал не видал на своих берегах такого оживления, как теперь. Тысячи всё новых и новых людей ежедневно толпятся на его берегу. Десятки паровозов подвозят громадные поезда, которые едва могут вместить нахлынувшие сюда массы людей. Переехав озеро, нельзя оставаться ночевать в Танхое и выжидать удобного места в поезде, и потому всякий старается завоевать себе угол в вагоне, и в конце концов тяжёлые поезда увозят этих волнующихся, суетящихся людей. Об удобствах уж никто не думает — лишь бы не остаться без места в вагоне.»

С лета 1904 года очерки военного корреспондента В. А. Табурина под общим названием «На войну», сопровождаемые рисунками и фотографиями автора, выходили в иллюстрированном журнале «Нива».

Вернуться к разделу